Победы, которые не умирают - Юлия Ефимова

– Опять мы зовём чужаков для решения собственных проблем! Как можно не понимать, что это опасно! Дай волку палец – лишишься руки!

– Зачем Исагору помощь? Чего он хочет?

– Убрать Клисфена и его сторонников.

– Но как?

– Помнишь, я рассказывал тебе о Килоне? Ну, о том, что предок Клисфена Мегакл устроил расправу над участниками мятежа Килона, когда тот неудачно пытался захватить акрополь?

– Да ведь это было сто лет назад!

– Больше. Но годы не властны над традицией. Преступление, совершённое тогда, сейчас может дорого обойтись потомку Мегакла.

– Ты о чём?

– О том, что Исагор объявил Клисфена «запятнанным скверной». Мятежники просили защиты у Милостивой богини в храме на акрополе, и власти уверяли, что не станут казнить тех, кто пришёл в храм. Но как только сторонники Килона спустились с акрополя, их попросту забили камнями или зарезали. Мегакл уничтожил их, выманив из храма. В своё время за это из Афин были изгнаны его родственники, ибо очиститься от оскорбления богини можно было только изгнанием. Потом они вернулись, но пятно на имени рода осталось. Этим и пользуется сейчас Исагор.

– И что ему надо?

– Власть, – в голосе Прокла звучало отвращение. – А поскольку получить её своими силами в полном объёме он не может, то зовёт Клеомена. Не зря Исагор связал себя узами гостеприимства с этим спартанцем. Понимал, что власть так просто в руки не упадёт. Но я молчать не буду!

Прокл в Совете резко выступил против приглашения спартанцев, но это ничего не изменило, кроме отношения к самому Проклу. Быстро вспомнили, что София принадлежала к роду Алкмеонидов, и мнение Прокла сочли предвзятым.

После получения гражданских прав, как и любой спартанец, Клеант вступил во владение земельным наделом, на доходы от которого ему предстояло жить и кормить будущую семью. Надел когда-то принадлежал отцу и находился недалеко от той самой деревни, где во время криптии побывал Клеант. Как правило, владельцы земли редко посещали свои угодья: в том не было особого смысла, поскольку хозяйство лежало на илотах, которые отдавали хозяину определённую часть урожая, а остальное использовали для собственных нужд.

Получив землю, Клеант решил поехать в Мессению лично и осмотреть владения. Каллител, который уже начал усердно готовиться к очередным Олимпийским играм – прошлые он пропустил, а позапрошлые выиграть не сумел – решил, что поездка не повредит подготовке, и тоже надумал ехать, тем более что его надел тоже был в тех краях. Итак, друзья отправились на запад, к посёлку под названием Абия.

Местность, куда направлялись путешественники, располагалась за горой почти на границе со Спартой, и путешествие заняло пару дней.

Места были живописными, но Клеант мало обращал внимания на красоты природы – он торопился. К чему эта спешка, он и сам не знал, но, поскольку Каллител не возражал, остановок в пути они почти не делали. Клеант уже проходил этот путь в обе стороны, так что чувствовал себя уверенно.

Они подъезжали в деревушке, где раньше жила Леония. Каллител с любопытством осматривался, не замечая устремлённого вперёд взгляда Клеанта. Но если дорога была Клеанту знакома, то саму деревню он увидел впервые. Точнее, он её не увидел, потому что от посёлка ничего не осталось, кроме сгоревших остовов, почти обвалившихся за прошедшую зиму. Клеант резко остановился, глядя на разрушения, о которых участвовавшие в рейде спартанцы то ли забыли рассказать, то ли Клеант их просто не услышал. Деревня перестала существовать.

– Ты что остановился? – Каллител равнодушно взирал на чёрные остатки пепелищ. – Что это за место?

– Я был тут в прошлом году…

– А, значит, отсюда едва не начался мятеж? Что ж, справедливый финал для тех, кто посмел поднять на нас руку, правда?

– Разумеется, – Клеант почти бегом направился в сторону Абии. Участки друзей находились по соседству, общая граница проходила по ручейку. Городок Абия был маленьким и славился тем, что упоминался в поэмах Гомера. Семьи илотов, переданные во владение Клеанту, ютились в небольших домишках. Кроме того, на участке сохранилась с древних времён небольшая усадьба, но никто не занимался ею уже лет двадцать: отец Клеанта не любил проводить время в Мессении. Клеант обошёл усадьбу, прикидывая, стоит ли попробовать пожить здесь, но решил пока ничего не предпринимать, а познакомиться сначала со своими рабами.

Илотов было десять – четверо мужчин, три женщины и трое детей. Невысокий, коренастый мужчина по имени Харипп выступил вперёд и представил остальных: свою жену, двоих детей, брата, его жену, а также кузена Дамиса и его сестру с мужем и ребёнком.

Особенно среди них выделялся Дамис. Он был крупнее остальных, но, по всей видимости, боги обделили его разумом. В глазах застыло необычное выражение, совершенно, как заметил Клеант, не свойственное мессенцам: он смотрел на всех так, словно был доволен жизнью и радовался возможности приносить кому-то пользу. Добродушие исходило от него, а остальные илоты относились к нему, как к малому ребёнку. Почему-то Клеанта оскорбило, что в нём не видят врага – такого, какими были для него самого новоприобретённые рабы.

Илоты насторожённо поглядывали на нового хозяина, не зная, чего ожидать. Только Дамис безмятежно смотрел на Клеанта, и тот почувствовал себя неудобно, велев всем разойтись. Оставаться в усадьбе ему не хотелось, и Клеант отправился к дому Каллитела.

Клеант решил пожить в Абии несколько дней, понаблюдать за работниками, да и просто не слишком хотелось возвращаться в Спарту. Он с детства любил одиночество, но в Спарте остаться одному было невозможно. У него были бесконечные обязанности и многочисленные знакомые, которые делили с ним всё: пищу, сон, кров, военную подготовку, спортивные тренировки, развлечения. Только с Каллителом он чувствовал себя комфортно – тот был ненавязчив и с лёгкостью переносил молчание и угрюмость Клеанта. Каллител был старше почти на десять лет, но из-за победы в Олимпии смотрел на Клеанта как на равного. Даже обучая его тому, что полагалось знать спартанцу, Каллител относился к младшему товарищу с заметным уважением.

Клеант не задумывался о том, что заставляло его уезжать из собственной страны. Его походы в Олимпию, криптия, проведённая во враждебной Мессении, – каждый раз, когда выпадала возможность, он стремился вырваться из окружавших его границ. Сейчас он тоже не слишком торопился уехать из мест, где впервые обагрил руки человеческой кровью. Он слонялся по Абии, поклонился Гераклу в храме Геракла и Абии – кормилицы сына знаменитого героя, порасспрашивал о недавних событиях представителей спартанских властей – часть из них принадлежала к мессенцам, – и всё это время он неосознанно искал глазами знакомую фигуру. Уже темнело, когда Клеант вернулся в свою усадьбу. Леонию он так и не увидел.

На следующий день Клеант попросил Дамиса сопровождать его по городу, оторвав от работы в поле. Ему ничего не нужно было от Дамиса, но с ним можно было поговорить напрямую, не ощущая скрытой враждебности. Открытость этого человека в другое время вызвала бы у Клеанта лишь презрение, но сейчас ему нужны были сведения.

– Скажи, Дамис, что произошло с той деревней, мимо которой я проходил? Там остались одни пепелища. Почему?

– Это, господин, ваши приходили. Сказали, что мы виноваты в предательстве, и начали убивать. Мой племянник там был, ему было восемь лет, но они сказали, что он тоже предатель. Я пришёл, когда он лежал у одного дома, но сколько я ни просил, чтобы он сказал что-нибудь, он только на меня смотрел таким, знаете, испуганным взглядом… Да разве меня надо бояться? – внезапно спросил Дамис, и в глазах его мелькнули слёзы обиды. – Я говорил, что не обижу моего мальчика, я ведь его с рождения знал, любил как сильно, но он так и смотрел, будто не слышал. Я хотел стереть кровь с лица, но боялся, что ему будет больно. У него всё лицо было в синяках, а кое-где кожа лопнула. Там уже стервятники летали, хорошо, что я пришёл, не дал им повредить Пассию. Это его так звали. Он к вечеру помер. А ведь как меня любил! Мы играли часто, я его учил стоять за себя, да разве мальчику супротив взрослых воинов выстоять? Неужели они не видели, что он не может ничего им сделать? Как можно бить такого маленького?

Дамис так искренне недоумевал, что Клеант отвернулся. Он не знал, что сказать. Дети, девушки, старики – он никогда не видел себя их убийцей, он хотел сражаться с равным противником. Но рассказы соплеменников не выходили из головы, и впервые он отчётливо понял, что рано или поздно может оказаться на месте тех, кто способен убить маленького ребёнка. И участвовать в подобной бойне придётся не потому, что он хочет получить удовольствие или подавить очередной мятеж – а просто так положено, и такого поведения от него ждут.